Сотник - Страница 91

К оглавлению

– Не томи, осерчать могу.

– Боярин сказал – порешить всех и ночью на телегах вывезти. Недалеко урочище глухое есть, туда тела сбросить.

М-да, хорошую участь им боярин уготовил…

– Когда напасть должны?

– Перед первыми петухами, когда сон самый сильный.

Алексей прикинул – до первых петухов часа два.

– Тебя сменить должны? Когда?

– В полночь.

Так, полночь где-то через полчаса. Времени мало, но есть.

Алексей вновь заткнул пленнику рот тряпкой.

– Если жить хочешь, лежи спокойно и не пытайся освободиться. Ты мне живым нужен – князю все пересказать, что мне баял. А остальными я сам займусь. Считай – повезло тебе, живым из передряги выйдешь.

Пленник кивнул, наверное – понял, что сотоварищам его уготована страшная участь.

Алексей направился к дому, где спал чужой десяток. А в том, что они не только ратники боярина, но и истинно чужие, он уже не сомневался.

Нашел свой пояс с мечом, надел.

Обычно сменой караула на постоянных местах проживания, когда воинов было много, занимался десятник дежурного десятка. Но на выездах или в походах поступали проще, когда подходило время, караульный сам будил своего сменщика.

Алексей некоторое время раздумывал. Идти в логово врага одному, да еще ночью страшновато. И не темноты боялся – не ребенок. Но вполне могло случиться так, что он заходит под видом караульного, а весь десяток уже не спит, в полном боевом облачении и готов приступить к действию гнусному – втихую вырезать спящих тяжелым беспробудным сном дружинников Даниила.

Зол на них Алексей был. Должны же быть у ратников хоть какие-то зачатки порядочности, чести? А раз преступили они эти понятия, то и он вправе поступить бесчестно, спасая своих боевых друзей.

Алексей вздохнул. Задумал он вырезать самих ратников боярских – действо, противное его естеству. Чем он тогда лучше их? Но и выхода другого не видел. Лучше сохранить жизнь двум десяткам, которых собирались убить ратники боярина. И за свой поступок он один перед князем ответ держать будет, коли уцелеет. Да еще перед Богом, на Страшном суде. Не убивать боялся – в бою он делал это не раз, как говорится – так и так руки по локоть в крови, – сонных резать было противно.

Алексей потоптался у колодца, к двери подошел, постоял, слушая храп. Беззаботно спят, как дети… Сами же зло задумали, а через них и он, Алексей, мерзость творить должен. Но и бездействовать нельзя. Проснется их десятник, поднимет тихо своих людей – и быть великому предательству.

Он вытащил нож, отворил дверь… Хорошо – петли кожаные, не скрипят. Постоял у топчанов.

Начать решил с десятника. Коли он по наущению боярина снотворного в пиво подсыпал, стало быть – готов к дальнейшим действиям. А без начальника десяток будет вести себя неорганизованно.

Глаза после лунного света уже привыкли к почти полной темноте. Так, вроде вот этот десятник. Известно ведь, в темноте все кошки серы…

На десятнике кольчуга рыбьей чешуей переливается, стало быть, в сердце бить нельзя, кольчуга защитит. Тогда над ключицей, удар сверху вниз.

Но по опыту своему он знал: сонного убивать нельзя, обязательно вскрикнет. Поэтому толкнул слегка десятника в плечо. Тот голову поднял:

– А, что? Пора?

Тут Алексей ему боевой нож в надключичную ямку и вонзил – по самую рукоять. Клинок длиной в локоть аорту разорвал – как и сердце.

Хлынула кровь. Смертельно раненный десятник откинулся на подушку и в агонии засучил ногами, а Алексей вдруг почувствовал, как к горлу подкатил ком. Тьфу, что за жизнь такая, что сонных убивать надо! На мгновение сам себе стал омерзителен – чем он лучше подлого, тайного убийцы? И почему за соль должно проливаться столько крови?

Десятник отдал концы тихо, не разбудив никого.

«Палач, кат ты, а не ратник!» – казнил себя Алексей. И парней жалко, спящих на топчане, и выхода другого он не видел. Один он! Было бы двое-трое, нашли бы другой вариант. Навалились бы на одного дружно. Один – кляп в рот, другие ратнику чужому ноги-руки вяжут… Глядишь – и весь десяток жив и пленен. А уж дальше – на суд княжеский. Ан – нет, приходится смертоубийством своих же заниматься, когда с общим врагом, моголами, воевать должно.

Он уже занес руку с ножом у соседнего топчана, на котором спал молодой ратник, да вдруг мысль мелькнула: а не запереть ли их здесь? Тогда и убивать не придется. Оконца маленькие, только голова и пройдет, стены бревенчатые, крепкие. Выход только один – дверь.

Алексей вернул нож в ножны и, стараясь ступать тихо, вышел. Видел он поленницу дров, приготовленных для печей, – там же были длинные обрубки. Найдя длинный, почти в человеческий рост, чурбак, он подтащил его к двери и подпер ее. Критически осмотрел его – нет, слабовата подпорка. Ежели изнутри навалятся, могут дверь выбить, и чурбак не поможет.

Он прошел к навесу, где складировались мешки с солью – укрытие было необходимо, как защита от дождя. Случись ливень – соль растает.

Он взял мешок и взвалил его на плечо. Тяжел! Пуда четыре будет, не меньше. Дойдя до двери, аккуратно уложил его. Бросить мешок значит – зашуметь.

Сделав полтора десятка ходок, умаялся, и последний мешок вообще неподъемным показался. Но баррикада вышла хоть куда. Дверь двумя рядами тяжелых мешков подперта, попробуй сдвинь!

Сам на крыльце уселся и до утра продремал. К утру продрог от тумана – в горах он часто случается.

Когда встало солнце, он услышал внутри избы движение – это проснулись ратники. По тому, что поднялся шум и раздались крики, Алексей понял, что они обнаружили убитого десятника. Потом ратники попытались открыть дверь изнутри, затем попробовали выбить… Однако дверной проем был узким, и навалиться на дверь могли только двое, да и то боком. Преграда из короткого бревна и двух рядов мешков напор выдержала.