Сотник - Страница 4

Битва началась первого января 1238 года на прибрежном лугу рядом с городом и продолжалась три дня. Моголы значительно превосходили в силах и все были конны, а в русском войске половина ратников были пешими.

Битва была ожесточенной и закончилась разгромом русских. Воевода Еремей Глебович пал на поле брани, а князь Всеволод с несколькими дружинниками добрался до Владимира.

Алексей только еще подходил к Коломне, когда битва завершилась. Он наткнулся на полузасыпанный снегом труп русского ратника. Видимо, отступающих владимирских воинов преследовали моголы, потому что ратник был убит стрелой в спину. Алексей прошел бы мимо, да увидел древко стрелы, торчащее из снежного намета.

Разгребая руками снег, он перевернул воина на спину, выпрямился и снял шапку, отдавая дань уважения погибшему. Потом расстегнул ремешок шлема на убитом и примерил шлем на себя – он пришелся как раз впору. Снял пояс с мечом, опоясался, вытащил меч из ножен. Железо было не слишком хорошее, лезвие с зазубринами, но на безрыбье и рак рыба.

Алексей немного посокрушался. Меч – оружие тяжелое, рубящее. Тут моголы вперед ушли, саблями воюют. Сабелька – она и полегче будет, и в бою сподручнее, ею не только рубить можно, но и колоть. Русские после столкновений с моголами саблю тоже оценят как оружие, более подходящее для конного боя, но еще почти век меч встречаться будет.

Со стороны Алексей выглядел нелепо: на голове – шлем-шишак с вмятинами, на теле – крестьянский изодранный армяк, и мечом опоясан. Из-под армяка джинсы видны, а на ногах – кроссовки, в которых ноги мерзли нещадно. Смесь одежды и меча – невообразимая. И потому, когда сзади послышался тяжелый топот и на дороге остановилась конная рать, его не приняли всерьез.

– Это что за чучело огородное? – спросил передовой воин.

Конные дружинники дозорного отряда, расположившиеся полукругом за спиной Алексея, засмеялись.

Алексею стало обидно: по одежке встречают…

– А сам-то кто? – сделал он шаг вперед.

Смерд бы согнулся в поклоне, Алексей же вел себя независимо, и воин интуитивно понял, что не смерд перед ним и не холоп.

– Боярин рязанский Евпатий Коловрат! – подбоченился воин. – Сам-то чьих будешь?

– Княжества московского ратник Алексей Терехов.

– А-а-а… – протянул Евпатий. Это для него объясняло и лицо без бороды, и странные одежды.

– Возьмите меня с собой, – попросил Алексей.

– Не на гулянку идем, – посерьезнел боярин, – может статься, головы сложим. Готов ли ты биться до последней капли крови?

– Готов, – не замедлил с ответом Алексей.

– Коли так… Эй, дайте ему заводного коня!

Один из воинов с явной неохотой отдал Алексею своего запасного коня.

– Вернешь опосля, – сказал он. – Кобыла трех годов, сам обучал. А вот седла нет.

– Обойдусь, не впервой. Звать тебя как?

– Брянчиславом.

Алексей вскочил на лошадь. Она покосилась лиловым глазом, но незнакомого седока стерпела.

Алексей тронул коня и поехал рядом с новым знакомцем.

– Пожевать не найдется ли чего? От Рязани пешком иду, хлеба не видал.

Брянчислав повернулся, достал из переметной сумы мешочек и протянул его Алексею. В льняном мешочке оказались сухари. Алексей достал один, впился жадно, разжевал. Дохнуло ржаным духом.

– Сами-то мы пронские, о басурманах услышали, на помощь Рязани пошли. Да поздно уже, пожарище застали. Боярин Коловрат под свой прапор собрал тех, кто уцелел, в погоню двинул, – сказал Брянчислав.

У Алексея рот был набит, и ответить он не мог. Колонна у Евпатия хоть и внушительная, да не более двух тысяч ратников. А у Батыя – два тумена, двадцать тысяч сабель, силы несоизмеримые. Но пока прожевал, раздумал что-либо говорить. Евпатий – служилый боярин, сам знает, на что идет, как и его люди. С этим осознанием и уважение к рязанцам возросло, ведь Пронск – городок из земель рязанских.

Боярин местность явно знал и, еще не доезжая до Коломны, выслал вперед дозор из двух человек.

Колонна ратников остановилась на отдых. Воины навесили на морды лошадям торбы с овсом и сами принялись перекусывать.

Брянчислав поделился с Алексеем куском хлеба и салом. Съели быстро. Теперь бы погреться у костра, да разводить нельзя, моголы приметить могут.

Через час вернулся дозор, и воины доложили Евпатию, что опоздали они. Войско Владимирское разбито, моголы пировать сели.

Меж тем солнце к закату уже клонилось. В голом поле ночевать невместно, да и басурмане празднуют победу, нападения не ожидают.

И Евпатий решил напасть. Знал ли он о превосходящих силах врага? Не доподлинно, но предполагал, по пути к Коломне встречал людей из маленьких городков, избежавших разбоя, откупившихся данью и тем спасшихся. Но не усомнился Коловрат: захватчики должны быть наказаны, даже если полягут все рязанцы. И потому он обратился к воинам с краткой речью:

– Братья! Враг перед нами, многократ превосходящий. Простим ли ему смерть детей малых, стариков и женок? Уйдем ли восвояси и покроем себя позором или бой смертный дадим?

– Веди нас, Евпатий! Постоим за родную землю! – вскричали воины.

– На конь! Ударим дружно! С нами Бог!

Воины вскочили на коней, и колонна начала разбег. Снега было еще немного, но земля замерзла и звенела под копытами лошадей.

А уж впереди костры видны, вокруг них моголы расположились. Раненных в битве коней дорезали и теперь в больших котлах конину варят. Дерзкого удара в тыл никто из них не ожидал, и потому моголы вскочили, поднялась паника.

Пешим могол биться не любил и не привык, а после битвы коней от войска уже отвели.